Едва только Эш воспрял духом и даже облизнулся, глядя на пирог с малиной, как стряслось что-то из ряда вон выходящее. Хотя, минутку, это дом лекаря, и появление на пороге кого-то с острой необходимостью поправить здоровье было как раз нормой. Другой вопрос, что Сахаш тут же стушевался, на извинения Исариона отреагировал неловким: «Ну что вы, что вы», а на извинения того, кого эльф назвал Алискаром наг только руками размахался, выражая сразу всю гамму заверений о том, что всё в порядке, что у них там дела поважнее, да и вообще есть тут те, кому много хуже, чем Эшшеле. Что ифрит загибается, это было ясно с первого взгляда, а склонность нага драматизировать всё ещё больше усугубила, поэтому на мягкую просьбу Таллеса он деловито отодвинул в сторону поднос с этим несчастным чаем и пирогом, потёр руки, сглотнул и закивал так, словно собирался лбом вбить небольшой гвоздь.
Принять переходную форму полузмея было легко, и даже ногам стало полегче за их отсутствием. Кушетка была достаточно удобной для того, чтобы наг быстро сообразил, что от него, собственно, требуется — длинное змеиное тело, матово поблескивающее молочно-белой чешуёй, без лишней спешки, но довольно быстро обвивалось вокруг ифрита. Прижать его ноги к кушетке, при этом ничего не повредить, но надёжно зафиксировать — с этим змей мог справиться наверняка, а испуганное осознание, что сейчас кому-то будет очень больно, заставляло его выполнять распоряжения без размышлений, тем более, что он мог помочь, верно?
Едва только ифрита выгнуло на кушетке от боли, Эшшеле побелел, стушевался, отвёл глаза. Не думал, что так сильно подействует. Однако руками для верности придержал, мало ли, как там поведёт себя змеиная часть тела на фоне всего имеющегося — всё же и сам нездоров, а тут ещё пациент Таллеса принялся вырываться.
— Угу, — сдавленно прокомментировал наг разговоры, а крик Алискара так и вовсе его подавил. Когда ифрит, имя которого не услышали только глухие черви где-то за стенами Дальет, более-менее расслабился и перестал рефлекторно лупить нага по хвосту ногами, Эшшеле испуганно заулыбался белыми губами и начал очень аккуратно и медленно ослаблять хватку. Больше всего сейчас хотелось заплакать от того, как омерзительно разливается боль под гладкой белой чешуёй, но отвлекать внимание на себя наг ни за что не хотел.
В конце концов, что может случиться? Вот уважаемый Таллес уже сказал же, что у меня просто груда синяков, кости целы, а там ушиб и отёк. Я сам себе напридумывал, что больно. Правда, в переходной форме болеть не должно. Это оно, это «не перенапрягай конечности»? Мама… Ну, ничего, вот сейчас Раух придёт в себя, его накормят пирогом с малиной, и я распутаюсь, а там у меня ещё обезболивающий настой есть в бокале, какой я молодец, что не выпил его сразу!
Когда Раух открыл глаза, Эшшеле с осторожным облегчением вздохнул и очень аккуратно начал перемещать своё длинное чешуйчатое тело, помогая себе руками. Стоило освободить ифрита от этой наговской мумии, тем более, что мумия едва сдерживалась от позорнейшего водопада слёз. А что можно при докторе, то ужасно стыдно при других.
— У вас получилось, — пробормотал Эшшеле, с уважением глядя на Исариона, хоть губы и прыгали, пока это говорил. Выражать надежду, что всё будет в порядке, было лишним, Сахаш отполз в сторонку, подумал, но не рискнул возвращаться в двуногую форму, было и так больно. Если больно сейчас, то при перевоплощении он снова завопит, только зря перепугает всех.
Выписав себе с полдюжины мысленных пинков, Сахаш более-менее взял себя в руки, и в переносном и в прямом смысле слова, разместил змеиную часть кольцами в сторонке, чтобы никто не наступил, мужественно и ободряюще улыбнулся — знал бы, как это выглядит на бледной морде, и как утопающий схватился за бокал. Очень старался взял его аккуратно, но вышло всё равно торопливо, дрожащей рукой. И выпил залпом, с надеждой прислушиваясь к себе.
Нет, я молодец. Всё правильно сделал. Молодец же? Молодец. Сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Ох, как хорошо, когда отпускает... медленно, но отпускает. И как же ужасно, что больше этого лекарства у меня нет.