- Родина этого растения пролегает к юго-востоку от Дальет… И то зовется ею та земля лишь потому, что гарантированно можно раз встретить Iferidas Mortum, обойдя несколько километров лесов. Здесь же найти его равносильно чуду, это очень редкое растение.
Эфиас Лирт положил рисунок на стол перед девушками и стал водить рукой по картинке, делая пояснения.
– Видите эти красные штрихи на листьях? Если рассматривать их под увеличительным стеклом, то можно различить небольшие поры. А стебель покрыт микроскопическими иголками, их наличие на ощупь или невооруженным глазом определить опять же невозможно. Но именно через эти приспособления в атмосферу около растения и на поверхности, соприкасающиеся с Iferidas Mortum, поступает сильный яд паралитического действия, который оказывает влияние на центральную и периферийную нервные системы. Результат воздействия тактильным путем в несколько раз сильнее и проявляется быстрее, чем воздушно-капельным. Думаю, час провести с этим растением в руках – и вот вам вариант самоубийства, который не подведет. Признаки отравления – потеря сознания, речи, в целом реакции на раздражители внешнего мира; замедление ритма пульса, дыхания. И в конечном итоге – смерть. Потому и название таково, как вы уже изволили догадаться. Но нельзя и отрицать диалектику растений… Всё, что может принести смерть, может и уберечь от оной и подарить жизнь. В определенных дозах можно использовать яд Iferidas Mortum как обезболивающее средство или как, в сочетании с другими веществами, противоядие. Но один неверный шаг – и последствия будут необратимы…
Эррин почувствовала, как по её спине пробежал холодок. Не зря же говорят, что прежде чем брать в руки растение – прочти теорию! Как же мне повезло, что я, потеряв сознание, не улеглась своим неразумным телом на этот самый Iferidas Mortum, а упала в сторонку…
Чай был благополучно допит. Эфиас Лирт предложил ещё, но эльфийки, чьему чаепитию предшествовала обильная трапеза в деревенском трактире, вежливо отказались.
– Близится вечер, юные леди. Я смею рекомендовать вам мою обитель как надежный приют до наступления утра, если вы не намереваетесь последовать далее навстречу зову дорог до той поры.

– Да, мы с радостью примем ваше приглашение, - подтвердила Эррин слова подруги. Девушке казалось, что с приходом ночи вместе с темнотой эту деревню окутает вуаль новой таинственности, и к тому ей хотелось хотя бы немного продлить череду удивительных совпадений и ощущения соседства с какой-то вселенской мудростью, которое она испытывала, находясь рядом с Эфиасом Лиртом. Как притягивала её внимание когда-то непонятная ей вера Эймера  во всесильное одиночество, с которой тот так гармонично шел по жизненной дороге,  так и сейчас она всем своим существом заинтересовалась отношением к жизни этого эльфа, представляющимся ей куда более близким её собственному, чем стремление к одиночеству. Хотя он тоже жил один…и, быть может, назвать его аскетом Эррин могла бы решительнее, чем Эймера. Но у Эфиаса Лирта был дом: этот чудесный дом, насыщенный ароматами трав; были люди, которых он лечил и с которыми уже долго жил бок о бок и подобно которым носил символ на своей груди; где-то были его родители, о которых он бы наверняка рассказал, задай они с Нази такой вопрос…может, глубина веков хранит и память о его возлюбленной… Эфиас Лирт не был одинок; его аскетизм заключал в себе такое приятие этого мира , что оно разбивало в прах одиночество, не оставляя ему никаких шансов. Эррин хотела бы когда-нибудь прийти к этому сама…
– Ваше присутствие лишь скрасит мой покой, - ответил Эфиас Нази. – Что может быть лучше ночных бесед в объятиях звездно-лунного света, струящегося в окна?
Эльф повел девушек выбирать комнату для ночлега. Всего в доме их было, насколько сумела посчитать Эррин, около шести – та,  в которой они пили чай; комната самого Эфиаса Лирта – так как в доме двери не водились, а вместо них проемы украшали нити с крупными бусами, эльфийки могли разглядеть посередине неё то самое настоящее дерево; комнаты с кроватями – девушка решила, что это помещения для возможных больных, иначе нечем было объяснить наличие общепринятой мебели;  комнаты, похожие на первую.
– Проводя этот незамысловатый обзор моей обители, я хотел бы осведомиться: мои прекрасные гостьи, вы предпочитаете сон на распространенном среди людей для этой цели сооружении или не откажетесь последовать моему примеру? Я сплю на циновке. Кровати в доме я держу для пациентов, и, если пожелаете, могу постелить вам там.
– Я последую вашему примеру, - улыбнулась Эррин. Кровать у неё была и в Гелвене, а сон на циновке гораздо лучше соответствовал здешней атмосфере.

- В таком случае, будучи чрезвычайно воодушевлен вашим решением, я предлагаю вам эту комнату в качестве приюта ваших сегодняшних снов, - указал целитель на один из дверных проемов. – Окна выходят на восток. Как мне всегда казалось, в окна спальни должны поутру стучаться лучи восходящего солнца. Это так же способствует внутреннему согласию с устройством мира, как и вечерний чай в сопровождении картин заката. Встреча и проводы дня и ночи. Чувствуете взаимосвязь?… Иначе нарушается гармония.
Эррин неуверенно кивнула. Она чувствовала взаимосвязь, и даже удивлялась, как раньше она не задумывалась о таких простых вещах. Улыбаясь, девушка наблюдала, как Эфиас Лирт достал из встроенных в стену полок две большие циновки, такие, что на них и совершеннолетний орк мог бы вытянуться в полный рост,  и расстелил на полу комнаты.
–  За этими приятными хлопотами я совсем запамятовал, что хотел вознести хвалу вашим талантам в зарисовке растений. Нет, нет, не протестуйте! Я говорю серьезно, мои милые гостьи. И имею в виду не художественную ценность, а научную точность воспроизведения. Вы запечатлели именно те детали, на которых необходимо сфокусировать свет внимания, хотя Iferidas Mortum и не был вам знаком. Это заслуживает похвалы, как и мастерство в любом другом ремесле. Посему преклоняю перед вами колени.
– Что вы…- смущенно пробормотала эльфийка, лицо которой начало пылать прямо как при первых минутах встречи с Эфиасом Лиртом, от подбородка до кончиков длинных ушей, но спорить всё же не стала. – Спасибо. Значит, я не ошиблась с призванием.
Любопытно…я шла сюда с желанием поделиться с местным лекарем своим опытом…а вместо этого сама очутилась в роли ученицы…
Девушки и целитель еще немного побеседовали, после чего он пожелал им спокойной ночи и ушел к себе. Погасив масляную лампу и располагаясь поудобнее на циновке – ощущение было непривычным, потому что спина оказывалась лежащей на ровной, будто соломенной поверхности –  Эррин наслаждалась тем, что можно вытянуть ноги, и перебирала в уме события дня. Ей было спокойно и хорошо. В домах, что были видны из окна, тоже погас свет, и сквозь открытую створку до слуха Эррин долетали лишь ритмичное уханье какой-то не спящей в ночи птицы и изредка лай собак…

Эррин не нарушала молчания, пока Нази пела – не хотела прерывать её; да и процесс осмысления всей информации, усвоенной за день, проходил плодотворнее, если сосредоточиться на ней и не отвлекаться на произнесение слов. Девушка думала о коварном растении с красным ободком на листьях; о двадцати духах, в лице которых жители деревни поклоняются божеству…о том, что было бы очень интересно, обойдя сотни таких вот деревень, написать книгу о местных верованиях…или же песни, баллады, которые потом будут рассказывать о них людям, что предпочитают сидеть на месте, совсем не покидая родных городов, и напоминать о днях минувших тем, кто не застанет в живых время этих легенд. Эррин не исключала возможности, что когда-нибудь, умудренная опытом столетий и поэтому другая, нежели сейчас, она тоже поселится в похожем доме… Но то было далекое будущее. А пока… Нельзя обрести такую самодостаточность и душевный покой, не пройдя через определенные испытания, не узнав прежде совершенно разные стороны этого мира, светлые и темные, добрые и злые…
К циновке спина потихоньку привыкала, но отсутствия подушки Эррин всё же не выдержала и подложила под голову сумку, заодно достав из неё плащ, чтобы накрыться – воздух был свежим, и утром наверняка следовало ожидать того, что покинутая на время ночи солнцем земля остынет и принесет в дом целителя прохладу.  А на полу это почувствуется вдвойне.
- Нази, как ты думаешь? – прошептала тихо эльфийка, поворачивая в её сторону голову. –  То, что мы встретили Эфиаса Лирта…может ли это быть знаком, что впереди меня ждет нечто,  связанное с Эймером? Ты веришь в символы, которые судьба щедро нам посылает, но которые мы просто не всегда замечаем?

– Мир устроен мудро…и здесь понимаешь это более, нежели в других местах… - задумчиво и меланхолично произнесла Эррин. – Я тоже верю, что мир подскажет, где найти правильный ответ…
Эррин выслушала ответ Нази с облегчением, что не только ей самой всё происходящее казалось не случайными совпадениями, а кем-то свыше продуманной партитурой, которую предполагалось сыграть без отступлений и нарушения общего голоса жизненной симфонии, разве что варьируя её детали по собственному усмотрению. 
Разглядывая темноту за окном, девушка постепенно погружалась в сон; к тому же из комнаты целителя к ним струился аромат сладковато-горьких трав, из которых он, видимо, решил перед сном приготовить отвар, и от него эльфийке еще больше хотелось закрыть глаза и уснуть.
- Светлых снов…- сладко зевнув, неразборчиво сказала Эррин.

Ночью Эррин, несмотря на крепкий сон, снились очень странные картинки и сюжеты. Сначала действие сновидения разворачивалось на зеленом утёсе где-то посреди озера – точно не моря, потому что девушка видела окружающие со всех сторон водоем берега; поверхность утёса вряд ли превышала площадь деревни и была совершенно плоской; у края стоял тот самый маг, что придумал здешнее божество, только выглядел он почему-то как Эфиас Лирт, и уверял изумленную Эррин, что истинный цвет неба – серебряный, не дымчато-серый, как в дождливую погоду, не тускло-голубой с пятнами седых облаков, а именно серебряный, с металлическим блеском и отражением солнечных лучей. Девушка хотела с этим поспорить – она ведь знала, что небо не бывает таким, но внезапно подняла голову и увидела серебряное небо… В замешательстве Эррин долго еще наблюдала за этим явлением, в разрез идущим с её представлениями о мире… Затем сон сменился другим – на сей раз эльфийка сидела в келье и редактировала сказание о чьей-то жизни: исправляла грамматические ошибки и иногда, когда такая механическая работа ей наскучивала, приписывала незначительные детали и события; страницы книги такому вторжению в свой покой не сопротивлялись и легко принимали новые строки, моментально впитывая чернила. Но стоило Эррин попытаться, дойдя до печального факта в повествовании, немного иначе направить развитие действия, как книга захлопнулась. Не обманешь судьбу… - сквозь сон подумала эльфийка…
Эррин открыла глаза, как только солнце полностью вынырнуло из-за горизонта и своим весенним ярким светом поприветствовало девушку, ласково предлагая оставить циновку и встретить начало нового дня. Нази еще не встала, но тоже проснулась, и девушка улыбнулась ей. После нескольких минут дрёмы, отложив в сторону плащ, Эррин на цыпочках подошла к дверному проему.
– Да здравствует утро, мои прекрасные гостьи? – раздался голос Эфиаса Лирта. – Смею надеяться, ночь прошла без кошмаров и тревожных видений?
– Без кошмаров… - Эррин задумчиво потерла виски. – Но сны были весьма странными.
– Прислушивайтесь к своим снам. Не преувеличивая их роли,  но прислушивайтесь.
Серебро, если я не ошибаюсь, символизирует защиту от злых сил и духовную истину… - вспомнила девушка серебряное небо. – Нет, даже не буду с утра пытаться это истолковать, как-нибудь потом…

– Солома и циновки есть разные формы существования родственных материалов, - отозвался совершенно серьезно на слова эльфийки Эфиас Лирт,  но Эррин, услышав его замечание, почему-то рассмеялась. Рассмеялась, переполненная каким-то светлым чувством доброты и радости, оттого что мир целителя был каким-то совсем особенным, в котором даже родство происхождения циновки и соломы имело принципиальное значение, в то время как  другие вещи, которым обычно придают важность, оказывались в деклассированном положении, как лишенный трона король или забытый всеми поэт.
– Вы совсем иначе видите всё… - задумчиво произнесла девушка, обращаясь к лекарю. – С такого ракурса, который не свойственен широкому кругу.
Пробуждение, как и следовало ожидать, продолжилось утренним чаепитием; по столу, стенам, потолку комнаты скользили солнечные блики, с любопытством заглядывали в кувшины и котлы, касались лиц эльфиек и хозяина дома; Эррин чувствовала себя счастливой, хотя и понимала, что это чаепитие прощальное – еще немного, и они с Нази, взяв свои дорожные плащи и сумки, покинут приветливую обитель Эфиаса Лирта. Поэтому девушка старалась ни о чём не думать и наслаждаться настоящим, чтобы не упустить ни одного мгновения.